Чак Паланик
Создана: 21 Марта 2006 Втр 0:31:51.
Раздел: "Литература"
Сообщений в теме: 45, просмотров: 17871
-
-
Snarkenshtein писал :
У Паланика все такое? (Я пока ничего не читал, это - первый опыт, так сказать...)
Если да - то, пожалуй, я обойду своим вниманием этого писателя. Пресная попытка программируемо сыграть на чувстве жалости в смеси с присутствующим у каждого при раздумьях на эту тему неосознанным и нерациональным чувством вины. Язык скуп, но это не является его достоинством. Конечно, это перевод, но судя по тексту, вряд ли оригинал намного лучше...
Строки из "Колыбельной" :
"Это то, что сейчас называется цивилизацией.
Люди, которые никогда не выбросят мусора из машины, врубают радио на полную мощность. Люди, которые в переполненном ресторане никогда не выдохнут сигаретный дым тебе в лицо, истошно орут в свои мобильные телефоны. Они кричат, как в лесу, разговаривая друг с другом через столик в кафе.
Люди, которые никогда не разбрызгают гербициды и инсектициды, почему то считают вполне допустимым поганить окрестности громкой музыкой. Шотландские волынки. Китайская опера. Кантри и фолк.
Когда за окном поют птицы, это нормально. Когда Патси Клайн – уже нет.
Шум машин за окном – это уже неприятно. И от концерта в ре миноре для фортепьяно Шопена легче не станет.
Ты делаешь музыку громче, чтобы заглушить шум. Соседи делают музыку громче, чтобы заглушить твою музыку. Ты опять делаешь музыку громче. Все покупают стереосистемы, стараясь выбрать, которая помощнее. Это гонка вооружения в войне звука. Но утроенная мощность не приносит тебе победы.
Речь не о качестве звука. Речь о громкости.
Речь не о музыке. Речь о победе.
Ты включаешься в состязание, врубая басы. От твоей музыки дрожат стекла. Тебя не волнует мелодия, ты выкрикиваешь слова. Ты используешь ненормативную лексику и повышаешь голос на каждом матерном слове.
Ты берешь верх. На самом деле речь о том, кто сильнее..." -
могу помочь с его книгами:) http://forum.omsk.com/viewtopic.php?t=52432&highlight=
-
В общем, кажется, все ясно. Для того, чтобы попытаться показать мерзость и жестокость этого мира после того, как это сделал Достоевский, мало всего лишь переложить его темы на современную действительность. Надо еще и обладать хотя бы частью его таланта. Тут же, к сожалению, видна лишь сухая проза в стиле констатации фактов бухгалтерского отчета...
Приведенное ниже необязательно читать - это лишь иллюстрация...
============================ (начало цитаты)
. . .
Я дремал с полчаса и очнулся от сильного озноба. Решительно надо было идти домой. Но в ту минуту одна немая сцена, происходившая в комнате, еще раз остановила меня. Я сказал уже, что старик, как только усаживался на своем стуле, тотчас же упирался куда-нибудь своим взглядом и уже не сводил его на другой предмет во весь вечер. Случалось и мне попадаться под этот взгляд, бессмысленно упорный и ничего не различающий: ощущение было пренеприятное, даже невыносимое, и я обыкновенно как можно скорее переменял место. В эту минуту жертвой старика был один маленький, кругленький и чрезвычайно опрятный немчик, со стоячими, туго накрахмаленными воротничками и с необыкновенно красным лицом, приезжий гость, купец из Риги, Адам Иваныч Шульц, как узнал я после, короткий приятель Миллеру, но не знавший еще старика и многих из посетителей. С наслаждением почитывая "Dorfbarbier"2 и попивая свой пунш, он вдруг, подняв голову, заметил над собой неподвижный взгляд старика. Это его озадачило. Адам Иваныч был человек очень обидчивый и щекотливый, как и вообще все "благородные" немцы. Ему показалось странным и обидным, что его так пристально и бесцеремонно рассматривают. С подавленным негодованием отвел он глаза от неделикатного гостя, пробормотал себе что-то под нос и молча закрылся газетой. Однако не вытерпел и минуты через две подозрительно выглянул из-за газеты: тот же упорный взгляд, то же бессмысленное рассматривание. Смолчал Адам Иваныч и в этот раз. Но когда то же обстоятельство повторилось и в третий, он вспыхнул и почел своею обязанностию защитить свое благородство и не уронить перед благородной публикой прекрасный город Ригу, которого, вероятно, считал себя представителем. С нетерпеливым жестом бросил он газету на стол, энергически стукнув палочкой, к которой она была прикреплена, и, пылая собственным достоинством, весь красный от пунша и от амбиции, в свою очередь уставился своими маленькими воспаленными глазками на досадного старика. Казалось, оба они, и немец и его противник, хотели пересилить друг друга магнетическою силою своих взглядов и выжидали, кто раньше сконфузится и опустит глаза. Стук палочки и эксцентрическая позиция Адама Иваныча обратили на себя внимание всех посетителей. Все тотчас же отложили свои занятия и с важным, безмолвным любопытством наблюдали обоих противников. Сцена становилась очень комическою. Но магнетизм вызывающих глазок красненького Адама Ивановича совершенно пропал даром. Старик, не заботясь ни о чем, продолжал прямо смотреть на взбесившегося господина Шульца и решительно не замечал, что сделался предметом всеобщего любопытства, как будто голова его была на луне, а не на земле. Терпение Адама Иваныча наконец лопнуло, и он разразился.
——
2 "Деревенский брадобрей " (нем.).
- Зачем вы на меня так внимательно смотрите? - прокричал он по-немецки резким, пронзительным голосом и с угрожающим видом.
Но противник его продолжал молчать, как будто не понимал и даже не слыхал вопроса. Адам Иваныч решился заговорить по-русски.
- Я вас спросит, зачом ви на мне так прилежно взирайт? - прокричал он с удвоенною яростию. - Я ко двору известен, а ви неизвестен ко двору! - прибавил он, вскочив со стула.
Но старик даже и не пошевелился. Между немцами раздался ропот негодования. Сам Миллер, привлеченный шумом, вошел в комнату. Вникнув в дело, он подумал, что старик глух, и нагнулся к самому его уху.
- Каспадин Шульц вас просил прилежно не взирайт на него, - проговорил он как можно громче, пристально всматриваясь в непонятного посетителя.
Старик машинально взглянул на Миллера, и вдруг в лице его, доселе неподвижном, обнаружились признаки какой-то тревожной мысли, какого-то беспокойного волнения. Он засуетился, нагнулся, кряхтя, к своей шляпе, торопливо схватил ее вместе с палкой, поднялся со стула и с какой-то жалкой улыбкой - униженной улыбкой бедняка, которого гонят с занятого им по ошибке места, - приготовился выйти из комнаты. В этой смиренной, покорной торопливости бедного, дряхлого старика было столько вызывающего на жалость, столько такого, отчего иногда сердце точно перевертывается в груди, что вся публика, начиная с Адама Иваныча, тотчас же переменила свой взгляд на дело. Было ясно, что старик не только не мог кого-нибудь обидеть, но сам каждую минуту понимал, что его могут отовсюду выгнать как нищего.
Миллер был человек добрый и сострадательный.
- Нет, нет, - заговорил он, ободрительно трепля старика по плечу, - сидитт! Aber3 гер Шульц очень просил вас прилежно не взирайт на него. Он у двора известен.
——
3 Но (нем.).
Но бедняк и тут не понял; он засуетился еще больше прежнего, нагнулся поднять свой платок, старый, дырявый синий платок, выпавший из шляпы, и стал кликать свою собаку, которая лежала не шевелясь на полу и, по-видимому, крепко спала, заслонив свою морду обеими лапами.
- Азорка, Азорка! - прошамкал он дрожащим, старческим голосом, - Азорка!
Азорка не пошевельнулся.
- Азорка, Азорка! - тоскливо повторял старик и пошевелил собаку палкой, но та оставалась в прежнем положении.
Палка выпала из рук его. Он нагнулся, стал на оба колена и обеими руками приподнял морду Азорки. Бедный Азорка! Он был мертв. Он умер неслышно, у ног своего господина, может быть от старости, а может быть и от голода. Старик с минуту глядел на него, как пораженный, как будто не понимая, что Азорка уже умер; потом тихо склонился к бывшему слуге и другу и прижал свое бледное лицо к его мертвой морде. Прошла минута молчанья. Все мы были тронуты... Наконец бедняк приподнялся. Он был очень бледен и дрожал, как в лихорадочном ознобе.
- Можно шушель сделать, - заговорил сострадательный Миллер, желая хоть чем-нибудь утешить старика. (Шушель означало чучелу.) - Можно кароши сделать шушель; Федор Карлович Кригер отлично сделает шушель; Федор Карлович Кригер велики мастер сделать шушель, - твердил Миллер, подняв с земли палку и подавая ее старику.
- Да, я отлично сделает шушель, - скромно подхватил сам гер Кригер, выступая на первый план. Это был длинный, худощавый и добродетельный немец с рыжими клочковатыми волосами и очками на горбатом носу.
- Федор Карлович Кригер имеет велики талент, чтоб сделать всяки превосходны шушель, - прибавил Миллер, начиная приходить в восторг от своей идеи.
- Да, я имею велики талент, чтоб сделать всяки превосходны шушель, - снова подтвердил гер Кригер, - и я вам даром сделайт из ваша собачка шушель, - прибавил он в припадке великодушного самоотвержения.
- Нет, я вам заплатит за то, что ви сделайт шушель! - неистово вскричал Адам Иваныч Шульц, вдвое раскрасневшийся, в свою очередь сгорая великодушием и невинно считая себя причиною всех несчастий.
Старик слушал все это, видимо не понимая и по-прежнему дрожа всем телом.
- Погодитт! Выпейте одну рюмку кароши коньяк! - вскричал Миллер, видя, что загадочный гость порывается уйти.
Подали коньяк. Старик машинально взял рюмку, но руки его тряслись, и, прежде чем он донес ее к губам, он расплескал половину и, не выпив ни капли, поставил ее обратно на поднос.
Затем, улыбнувшись какой-то странной, совершенно не подходящей к делу улыбкой, ускоренным, неровным шагом вышел из кондитерской, оставив на месте Азорку. Все стояли в изумлении; послышались восклицания.
- Швернот! вас-фюр-эйне-гешихте!4 - говорили немцы, выпуча глаза друг на друга.
——
4 Вот беда! что за история! (нем.).
А я бросился вслед за стариком. В нескольких шагах от кондитерской, поворотя от нее направо, есть переулок, узкий и темный, обставленный огромными домами. Что-то подтолкнуло меня, что старик непременно повернул сюда. Тут второй дом направо строился и весь был обставлен лесами. Забор, окружавший дом, выходил чуть не на средину переулка, к забору была прилажена деревянная настилка для проходящих. В темном углу, составленном забором и домом, я нашел старика. Он сидел на приступке деревянного тротуара и обеими руками, опершись локтями на колена, поддерживал свою голову. Я сел подле него.
- Послушайте, - сказал я, почти не зная, с чего и начать, - не горюйте об Азорке. Пойдемте, я вас отвезу домой. Успокойтесь. Я сейчас схожу за извозчиком. Где вы живете?
Старик не отвечал. Я не знал, на что решиться. Прохожих не было. Вдруг он начал хватать меня за руку.
- Душно! - проговорил он хриплым, едва слышным голосом, - душно!
- Пойдемте к вам домой! - вскричал я, приподымаясь и насильно приподымая его, - вы выпьете чаю и ляжете в постель... Я сейчас приведу извозчика. Я позову доктора... мне знаком один доктор...
Я не помню, что я еще говорил ему. Он было хотел приподняться, но, поднявшись немного, опять упал на землю и опять начал что-то бормотать тем же хриплым, удушливым голосом.
Я нагнулся к нему еще ближе и слушал.
- На Васильевском острове, - хрипел старик, - в Шестой линии... в Ше-стой ли-нии...
Он замолчал.
- Вы живете на Васильевском? Но вы не туда пошли; это будет налево, а не направо. Я вас сейчас довезу...
Старик не двигался. Я взял его за руку; рука упала, как мертвая. Я взглянул ему в лицо, дотронулся до него - он был уже мертвый. Мне казалось, что все это происходит во сне.
. . .
(Ф.М. Достоевский, "Униженные и оскорбленные"
============================ (окончание цитаты)
Я не утверждаю, что это - единственное, что имеет право на существование. Но, как мне кажется по приведенным двум отрывкам, проза Паланика - плоская как картон, невыразительная. В отличие от...
Впрочем, чтобы иметь полноценное суждение, надо бы, конечно, прочитать хотя бы пару его книг. Чего мне пока по опубликованным тут "затравкам" делать ну совсем не захотелось... -
-
-
-
-
Hydrocephalus писал(а) :Прочитал "Кишки" и "Удушье"
Кто нить посоветует чё ещё прочитать от этого же автора.
А то п*дец редкостный щит-порно-горе писатель.
А вы Мураками пробовали читать! Жуть и мрак! Философия садо-мазо и пр.! Омерзение вызывает, оторваться невозможно, думаешь, чем этот бред закончится -
РУССКИЙ писал(а) :А вы Мураками пробовали читать! Жуть и мрак! Философия садо-мазо и пр.! Омерзение вызывает, оторваться невозможно, думаешь, чем этот бред закончится
Вы наверное имеете ввиду Рю Мураками. Я бы сказал, что его манера писания далека от Паланика. У вас его произведения может и вызывают омерзение, а у кого-то интерес. Сюжеты и стиль скажем так слабоваты, но было интересно читать "69" и "Все оттенки голубого". Хотя может это всё трудности перевода.)) -
Вы наверное имеете ввиду Рю Мураками. Я бы сказал, что его манера писания далека от Паланика. У вас его произведения может и вызывают омерзение, а у кого-то интерес. Сюжеты и стиль скажем так слабоваты, но было интересно читать "69" и "Все оттенки голубого". Хотя может это всё трудности перевода.))[/quote]
Переводная литература - отдельная тема! Переводы бывают дюже субъективны! не говорю о поэзии! надо читать в оригинале, а с этим напряженка! -
-
-
-
Прочитала "Удушье", "Бойцовский клуб", "Дневники" и "Уцелевший". Снафф в процессе)
От всех книг в восторге... конечно, грубость и нагая откровенность писателя на грани фантастики о реальном мире (не представляю себе героев в реальной жизни, ну нету таких среди моих друзей и знакомых)... но с другой стороны сюжеты! на сколько изворотлив, ловок, жесток и близок к вселенской истине!
Больше всего мне запомнилось и поразило "Удушье", где у главного героя, не отличающего благородностью и праведным образом жизни, случился эксцесс с анальными игрушками (они просто остались внутри) и в конце он осознает, какой же он мешок с дерьмом как в прямом, так и в переносном смысле... Это меня поразило) нет, не наличием "дерьма", а психологическим параллелизмом) Ведь внутри все мы такие - мешки) хе хе) -